RUSSIAN HISTORY AND EUROPEAN IDEAS: THE HISTORICAL VISION OF VASILII KLIUCHEVSKII

Авторы

  • K. J. Mjør

Аннотация

Историческая концепция Василия Ключевского включала в себя «идею Европы». В литературе принято полагать, что Европа воспринималась российскими интеллектуалами как некая фигура «Другого», по отношению к которой формировалась идентичность России. Анализ трудов Ключевского, однако, показывает, что эта картина должна быть более нюансированной и что «Европа» или «Запад» не обязательно выступали непременным мерилом России: образцом для подражания у западников или негативным примером для славянофилов. В статье показано, что сопротивляясь традиционным способам концептуализации «европейскости» в русском контексте, Ключевский выработал новые  историографические подходы, основанные на отрицании не «Европы», а гегемонического европоцентризма в осмыслении истории.Важнейшей точкой отталкивания в построениях Ключевского было славянофильство, для которого отличие России от Запада коренилось в различном культурном и религиозном базисе, более того, западноевропейское христианство воспринималось славянофилами как отступничество от истинной веры. Наоборот, для западников сходство России и Запада превалировало над различиями, в частности, имелось в виду сходство модели исторического развития, а не только культурного багажа. Большинство профессиональных историков той эпохи, включая и Сергея Соловьева – учителя Ключевского, придерживались аналогичной западнической, схемы универсального движения человечества вперед.Для европейской историософии XIX в. – века «историзма» и романтизма – характерен перенос качеств личности на общества, прежде всего качеств индивидуальности и развития. По мнению исследователей, в российском контексте понятие «развитие» стало более фундаментальной категорией объяснения истории, чем понятие «индивидуальность». С этой точки зрения, для западнической историографии ключевой стратегией интерпретации явилось представление об «отсталости» России, которая в своем историческом движении повторяет те же европейские стадии, но с известной задержкой.В статье доказывается, что, не принадлежа и к славянофилам, Ключевский предложил альтернативу западническому пониманию истории России. По его мнению, Россия уже является частью Запада по происхождению и общим культурным корням, но это не означает, что подражание Западу должно определять историческое развитие России. Напротив, акцентируя «индивидуальность» в истории, Ключевский утверждал, что, развиваясь, нации диверсифицируются, все полнее раскрывают свою уникальность. Ключевский в этом смысле возвращался к более сбалансированной, «европейской» историософии, в которой «развитие» и «индивидуальность» равномерно представлены, что позволяет нарисовать историю России как историю развития личности, проходящей этапы роста, деградации и возможного возрождения в будущем.Убеждения Ключевского, философски далекие от славянофильства, сближались с ним в плане критики гегемонистического понимания Европы как выбравшей единственно правильную модель исторического развития. Признавая Россию неотъемлемой и полноправной частью Европы, историк настаивал на том, что на ранних этапах развития «русская земля» испытала то же влияние колонизации и ранних форм гражданского общества, что и Запад.Ключевский, как известно, интерпретировал историю России как историю страны, «которая колонизируется», создав тем самым историографическую традицию, воспринятую современными исследованиями «внутренней колонизации». Важно подчеркнуть, что для Ключевского «колонизация» означала прежде всего стихийное освоение народом пространств центральной России, а не государственную политику покорения окраин. В этом смысле теория колонизации Ключевского отражала осмысление истории русского народа, а не истории Российской империи. Его исследовательский проект заключался в осмыслении истории «русской земли», т.е. в выделении из имперского пространства определенной части, понимаемой как русская национальная территория. Аналогичные проекты воображения «центральной/национальной России» были широко распространены среди либеральных националистов позднеимперского периода. Для Ключевского же важной была взаимосвязь «русской нации» и европейской территории России.Таким образом, переосмысливая средневековый династический термин «Русь» или «русская земля» с национальной и территориальной точки зрения, Ключевский создавал концепцию национализма, которая не противоречила концепции империи, но и не совпадала с ней. Как резонно отмечает А. Миллер, российский интеллектуал мог быть сторонником империи и при этом мечтать о воображаемой «русской земле» в ее составе.На стыке концепций «русской земли» и «страны, которая колонизируется» появляется возможность идеализация периода феодальной раздробленности, когда, по мнению Ключевского, ослабление государства вызвало импульсы формирования политического тела России «на народной основе» и в процессе активного освоения территорий верхней Волги. Наоборот, последующая централизация государства влекла за собой ослабление домодерного «гражданского общества» и остановку миграционных потоков: на сцену истории вышел государственный деспотизм и крепостное право. В контексте формулы «государство пухло, народ хирел» интерпретировалась Ключевским и вестернизация страны в XVIII в., которую он иронически описывал как патологический отрыв аристократической культуры от народа. Если попытаться применить таксономию Х. Уайта к трудам Ключевского, то основным модусом его историософии будет трагедия – история народа/личности в движении от довольства и счастья к ничтожеству. Эта «трагедия» создавалась Ключевским с педагогической целью – изобразить гибельность дисбаланса между могуществом государства и слабостью народа. В контексте политических и историософских воззрений Ключевского преодоление этого дисбаланса связывалось с развитием гражданского общества в России и с восстановлением преемственности со средневековым периодом посредством преодоления государственнической «патологии».

Библиографические ссылки

References

Ankersmit, F.R. (1995). Historicism: An Attempt at Synthesis. History and Theory, 34 (3), 143-161.

Bassin, M. (1993). Turner, Solov’ev, and the “Frontier Hypothesis”: The Nationalist Signification of Open Spaces. The Journal of Modern History, 65 (3), 473-511.

Bassin, M. (2006). Geographies of Imperial Identity. In: Lieven, D. (ed.). The Cambridge History of Russia, vol. 2: Imperial Russia 1689-1917. Cambridge: Cambridge University Press.

Belinskii, V.G. (1954). Polnoe sobranie sochinenii, vol. 5: Stat’i i rezentsii 1841-1844. Moscow: Izdatel’stvo Akademii nauk SSSR.

Berlin, I. (1976). Vico and Herder: Two Studies in the History of Ideas. London: The Hogarth Press.

Bohn, T.M. (1997). Historische Soziologie im vorrevolutionären Rußland. Historisches Zeitschrift, 265, 343-372.

Byrnes, R.F. (1995). V.O. Kliuchevskii, Historian of Russia. Bloomington: Indiana University Press.

Danilevskii, N.Ia. (1995). Rossiia i Evropa: Vzgliad na kul’turnye i politicheskie otnosheniia slavianskogo mira k germano-romanskomu. St Petersburg: Glagol.

Emmons, T. (2003). The Problem of “Russia and the West” in Russian Historiography (with Special Reference to M.I. Rostovtsev and P.N. Miliukov). In: C. Evtuhov & S. Kotkin (eds.). The Cultural Gradient: The Transmission of Ideas in Europe, 1789-1991. Lanham: Rowman & Littlefield.

Engelstein, L. (2000). The Dream of Civil Society in Tsarist Russia: Law, State, and Religion. In: Bermeo, N. & Nord, P. (eds.). Civil Society before Democracy: Lessons from Nineteenth-Century Europe. Lanham: Rowman & Littlefield.

Etkind, A. (2011). Internal Colonization: Russia’s Imperial Experience. Cambridge: Polity.

Fedotov, G.P. (1986). Kliuchevskii’s Russia. In: Raeff, M. (ed.). Kliuchevskii’s Russia: Critical Studies (=Canadian-American Slavic Studies, 20 (3-4), 203-221).

Fulsås, N. (1999). Historie og nasjon: Ernst Sars og striden om norsk kultur. Oslo: Universitetsforlaget.

Gellner, E. (1983). Nations and Nationalism. Oxford: Basil Blackwell.

Gorizontov, L. (2008). The “Great Circle” of Interior Russia: Representations of the Imperial Center in the Nineteenth and Early Twentieth Centuries. In: Burbank, J., Hagen, M.v. & Remnev, A. (eds.). Russian Empire: Space, People, Power, 1700-1930. Bloomington: Indiana University Press.

Halperin, C.J. (2000). Kliuchevskii and the Tatar Yoke. Canadian-American Slavic Studies 34 (4), 385-408.

Hamburg, G.M. (1999). Inventing the “State School” of Historians, 1840-1995. In: Sanders, T. (ed.). Histo-riography of Imperial Russia: The Profession and Writing of History in a Multinational State, Armonk & London: M.E. Sharpe.

Iggers, G.G. (1968). The German Conception of History: The National Tradition of Historical Thought from Herder to the Present. Middletown: Wesleyan University Press.

Jaeger, F. & Rüsen, J. (1992). Geschichte des Historismus: Eine Einführung. Munich: C.H. Beck.

Kavelin, K.D. (1989). Nash umstvennyi stroi: Stat’i po filosofii russkoi istorii i kul’tury. Moscow: Pravda.

Kissel, W. (1995). V.O. Ključevskijs Darstellung der postpetrinschen Adelskultur: Das Pathogramm eines Zivilisationsprozesses. In: C. Ebert (ed.). Kulturauffassungen in der literarischen Welt Rußlands. Berlin: Berlin-Verlag A. Spitz.

Kliuchevskii, V.O. (1955-1959). Sochineniia v vos’mi tomakh. 8. vols. Moscow: Gosudarstvennoe izdatel’stvo politicheskoi literatury.

Langer, L. (1986). In the Path of History: The Place of Novgorod and Pskov in Kliuchevskii’s History of Russia. In: Raeff, M. (ed.). Kliuchevskii’s Russia: Critical Studies (=Canadian-American Slavic Studies, 20 (3-4), 243-257).

Meinecke, F. (1959). Werke, vol. 3: Die Entstehung des Historismus. Munich: Koehler.

Miller, A. (2005). The Empire and the Nation in the Imagination of Russian Nationalism: Notes on the Margins of an Article by A.N. Pypin. In: Miller, A. & Rieber, A.J. (eds.). Imperial Rule. Budapest & New York: Central European University Press.

Neumann, I.B. (1996). Russia and the Idea of Europe: A Study in Identity and International Relations. London: Routledge.

Offord, D. (1985). Portraits of Early Russian Liberals: A Study in the Thought of T.N. Granovsky, V.P. Botkin, P.V. Annenkov, A.V. Druzhinin and K.D. Kavelin. Cambridge: Cambridge University Press.

Ostrowski, D. (2009). The Mongols and Rus’: Eight Paradigms. In: Gleason, A. (ed.). A Companion to Russian History. Malden: Wiley-Blackwell.

Plokhy, S. (2008). Ukraine and Russia: Representations of the Past. Toronto: University of Toronto Press.

Raeff, M. (1986). Foreword. In: Raeff, M. (ed.). Kliuchevskii’s Russia: Critical Studies (=Canadian-American Slavic Studies, 20 (3-4), 201-202).

Siljak, A. (1999). Christianity, Science, and Progress in Sergei M. Solov’ev’s History of Russia. In: T. Sanders (ed.). Historiography of Imperial Russia: The Profession of Writing History in a Multinational State. Armonk & London: M.E. Sharpe.

Siljak, A. (2001). Between East and West: Hegel and the Origins of the Russian Dilemma. Journal of the History of Ideas, 62 (2), 335-358.

Solov’ev, S.M. (1959-1966). Istoriia Rossii s drevneishikh vremen. 15 vols. Moscow: Izdatel’stvo sotsial’no-ekonomicheskoi literatury.

Thaden, E.C. (1999). The Rise of Historicism in Russia. New York: Peter Lang.

Tolz, V. (2001). Russia. London: Arnold.

Wendland, A.V. (2008). The Russian Empire and its Western Borderlands: National Historiographies and its “Others” in Russia, the Baltics, and Ukraine. In: Berger, S. & Lorenz, C. (eds.). The Contested Nation: Ethnicity, Class, Religion and Gender in National Histories. Basingstroke: Palgrave Macmillan.

White, H. (1973). Metahistory: The Historical Imagination in Nineteenth-Century Europe. Baltimore: Johns Hopkins University Press.

Загрузки

Опубликован

2020-08-05

Как цитировать

Mjør, K. J. (2020). RUSSIAN HISTORY AND EUROPEAN IDEAS: THE HISTORICAL VISION OF VASILII KLIUCHEVSKII. ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. ИСТОРИЯ, 27(4), 194–206. извлечено от https://press.psu.ru/index.php/history/article/view/3257